Больничная романтика

Кто не в курсе, я уже почти две недели лежу в больнице. Недавно мне сделали операцию, и теперь я с нетерпением жду возвращения домой. Поэтому мой пост не о детях, но он и не о моем самочувствии. Это эскиз больничной палаты на четверых, где у каждого своя история.

Хочу поделиться с вами этой атмосферой.
Вот терпеливейшая и интеллигентнейшая женщина, некогда работавшая замминистра образования в одной из союзных республик. Она приехала в столицу издалека, оставив 99-летнюю неходячую мать, в поисках доктора Хауса, скопила пенсию за год и за неделю отдала ее за диагностику, где выяснили, что у нее боли неизвестного генеза.

Моя любимая неподражаемая Коко, о которой я писала в предыдущей заметке, выписалась на прошлой неделе и, наверное, пребывает где-то в бананово-лимонном Сингапуре.

На соседней койке девушка, экстренно вернувшаяся с отдыха из-за начавшегося перитонита. Уже три дня мы наблюдаем ее нескончаемые страдания, сожалеем и стараемся помочь. Ей 34, у нее простая семья из двух человек, потому что дети не получаются, даже несмотря на ЭКО и две операции по удалению спаек и чего-то там еще. Она со вздохом говорит, что муж сказал, что раз так, будем в старости жить для себя, ездить отдыхать, и хрен с ним, с продолжением рода. Потрясающий муж: в глазах любовь и обажание, несмотря на то, что девушка такая, что и Рубенсу не снилось, в больничных условиях чем-то напоминающая Роуз из Корпорации Монстров, тот самый бюрократический элемент, преследующий Майка Вазовски. Но такая любовь в глазах, серьезно! Почти как у нас. Редкость, что сказать. 

Вот бабуля - божий одуван. Шамкающая челюсть, ночной храп, ситцевая ночнушка в мелкий цветочек и полное непонимание современной реальности, смешанное с неиссякаемым позитивом. И при этом удивительный псевдофранцузский прононс с московским растягиванием гласных, больше напоминающий гайморит. Она мила и обворожительна в своей глупости. Она как маленький ребенок. Ее муж ученый-историк, из тех, кто вместо использования сканера будет переписывать страницу вручную. Не удивлюсь, если гусиным пером и при свечах. Бабуля пела мне оды за то, что я поменяла ей дату на телефоне, как будто я решила проблему Гольдбаха. Искренне восхищалась тем, как быстро у меня скользят пальцы по айпаду, попутно восторгаясь и самим дивным девайсом, и тем, что я все это умею, не окончив никаких двухгодичных курсов, и тем, что в енту штуковину может целая книга влезть, и ажно фотографии. 
То ли по глупости, то ли в просветительных целях, продемонстрировала я бабуле интернет, в котором весь мир и ответ на любой вопрос. И у бабули случился серьезный когнитивный диссонанс. Сдвигать на место точку сборки пришлось всей палатой. Целый день мы слушали излияния бабки про то, что экий ентернет, знает все про всех и вся, что даже страшно. И, наверное, даже поболе, чем ее муж-историк. Кстати, потом выяснилось, что сынок у бабули плотно и серьезно занимается электронными технологиями и интернет-коммерцией, но бабку от сей информации уберег, дабы не нарушить хрупкое мировосприятие, а тут мы.
И вот бабуля-одуван отъехала. Не пугайтесь, это не слэнг, не в мир иной, а домой, прихлебывать чаек из красного блюдечка в горошек в прикуску с бараночкой. И на ее место прибыла бабуля-Черчилль.

Бабуля-Черчилль была так прозвана из мимикрических соображений. Внешне она больше напоминала дедулю, угрюмого и вечно недовольного. Это, друзья мои, вынос мозга. Проверка на прочность нервов и выдержку. Всем своим существом она демонстрировала господство маразма над здравым смыслом. Шутку про Хазанова, которому надо меньше плакать и больше пИсать, она повторила трижды. Видимо, эта шутка повторялась из-за того, что мы не ржали в голос, а стыдливо прятали глаза, глуповато улыбаясь.
Весь день мозг бабули думал над диагнозом и тактикой лечения милейшей и интеллигентнейшей женщины с болями неясного происхождения, приехавшей издалека и оставившей неходячую 99-летнюю маму. Были выдвинуты следующие идеи: пить мед и жевать прополис, втирать в ноги соль, сходить на передачу к Малышевой, нанять адвокатов и отсудить потраченный на врачей полтиннкик, делать зарядку по утрам, съездить на лечение водами и скушать заячий помет (лишнее зачеркнуть). Идеи подавались порционно, безапеляционными интонациями и чуть ли не с возгласами "эврика!".  На Малышевой бабулю вообще заклинило, и она весь день дулась, что ее советом не хотят воспользоваться, потому что это единственный шанс, только там ей окажут квалифицированную помощь настоящие спецы. 

Во время наших вечерних саммитов выяснилось, что внебольничный досуг Черчилль проводит в написании писем президенту, чтобы он починил кран, потому как жэк это делать бесплатно отказался. Она кроет по телефону местных депутатов за то, что в канун Нового года они не хотят прислать ей кого-нибудь, кто мог бы починить плиту. Мы выяснили, что она голосовала за Путина, потому что он самый красивый мужик на свете: статный, красивый и подтянутый. Полдня бабуля вещала бородатые новости годовалой давности, увиденные по телевизору, масштабов вырытой грядки клубники или сожжения чучела на Масленицу.  В целом же, бабуля слабо оценивала окружающую обстановку, и к вечеру задавала вопросы о том, что происходило прямо у нее под носом. Часто дважды. Еще чаще трижды. Иногда казалось, что она застряла в собственной картине мировосприятия.
Романтичного флера всему этому добавляло то, что по ночам бабуля пердела как слон и храпела как трактор, и я радовалась, что моя кровать у окна, и тяга идет от окна к двери, а не наоборот.

Несмотря на все это, больничная атмосфера чем-то напомнила мне атмосферу детского пионер-лагеря, где роль вожатых исполняют врачи, день делится на процедуры, походы в столовую и обходы, а в свободное время мы с товарищами по палате горячо обсуждаем "вожатых" врачей, медсестер и того мужика в шелковом бордовом халате с золотыми лампасами, расшагивающего по коридору с расправленными плечами, будто только сошедшего с какой-нибудь картины 18 века. А сегодня милейшая и интеллигентнейшая женщина с неустановленной болезнью читала мне стихи и заплетала волосы в косы.

Завтра домой.