От двух до пяти. Корней Чуковский о детской речи...

Глава первая.

ДЕТСКИЙ ЯЗЫК 

I. ПРИСЛУШИВАЮСЬ

…Но всех чудес прекрасных на земле 
Чудесней слово первое ребенка. 
(Петр Семынин) 

Когда Ляле было два с половиной года, какой-то незнакомый спросил ее в шутку: 
– Ты хотела бы быть моей дочкой? 
Она ответила ему величаво: 
– Я мамина и больше никовойная. 
Однажды мы гуляли с ней по взморью, и она впервые в жизни увидела вдали пароход. 
– Мама, мама, паровоз купается! – пылко закричала она. 
Милая детская речь! Никогда не устану ей радоваться. С большим удовольствием подслушал я такой диалог: 
– Мне сам папа сказал… 
– Мне сама мама сказала… 
– Но ведь папа самее мамы… Папа гораздо самее. 
Было приятно узнавать от детей, что у лысого голова босиком, что от мятных лепешек во рту сквознячок, что женщина-дворник – дворняжка. 
И весело мне было услышать, как трехлетняя спящая девочка внезапно пробормотала во сне: 
– Мама, закрой мою заднюю ногу! 
И очень забавляли меня такие, например, детские речения и возгласы, подслушанные в разное время: 
– Папа, смотри, как твои брюки нахмурились! 
– Бабушка! Ты моя лучшая любовница! 
– Ой, мама, какие у тебя толстопузые ноги! 
– Наша бабуля зарезала зимою гусей, чтоб они не простудились. 
– Мама, как мне жалко лошадок, что они не могут в носу ковырять. 
– Бабушка, ты умрешь? 
– Умру. 
– Тебя в яму закопают? 
– Закопают. 
– Глубоко? 
– Глубоко. 
– Вот когда я буду твою швейную машину вертеть! 
Жорж разрезал лопаткой дождевого червя пополам. 
– Зачем ты это сделал? 
– Червячку было скучно. Теперь их два. Им стало веселее. 
Старуха рассказала четырехлетнему внуку о страданиях Иисуса Христа: прибили боженьку гвоздями к кресту, а боженька, несмотря на гвозди, воскрес и вознесся. 
– Надо было винтиками! – посочувствовал внук. 
Дедушка признался, что не умеет пеленать новорожденных. 
– А как же ты пеленал бабушку, когда она была маленькая? 
Девочке четырех с половиною лет прочли «Сказку о рыбаке и рыбке». 
– Вот глупый старик, – возмутилась она, – просил у рыбки то новый дом, то новое корыто. Попросил бы сразу новую старуху. 
– Как ты смеешь драться? 
– Ах, мамочка, что же мне делать, если драка так и лезет из меня! 
– Няня, что это за рай за такой? 
– А это где яблоки, груши, апельсины, черешни… 
– Понимаю: рай – это компот. 
– Тетя, вы за тысячу рублей съели бы дохлую кошку? 
Басом: 
– Баба мылом морду моет! 
– У бабы не морда, у бабы лицо. 
Пошла поглядела опять. 
– Нет, все-таки немножечко морда. 
– Мама, я такая распутница! 
И показала веревочку, которую удалось ей распутать. 
– Жил-был пастух, его звали Макар. И была у него дочь Макарона. 
– Ой, мама, какая прелестная гадость! 
– Ну, Нюра, довольно, не плачь! 
– Я плачу не тебе, а тете Симе. 
– Вы и шишку польете? 
– Да. 
– Чтобы выросли шишенята? 
Окончание «ята» мы, взрослые, присваиваем только живым существам: ягнята, поросята и проч. Но так как для детей и неживое живо, они пользуются этим окончанием чаще, чем мы, и от них всегда можно слышать: 
– Папа, смотри, какие вагонята хорошенькие!

Сережа двух с половиною лет впервые увидел костер, прыщущий яркими искрами, захлопал в ладоши и крикнул: 
– Огонь и огонята! Огонь и огонята! 
Увидел картину с изображением мадонны: 
– Мадонна с мадоненком. 
– Ой, дедуля, киска чихнула! 
– Почему же ты, Леночка, не сказала кошке: на здоровье? 
– А кто мне скажет спасибо? 
Философия искусства: 
– Я так много пою, что комната делается большая, красивая… 
– В Анапе жарко, как сесть на примус. 
– Ты же видишь: я вся босая! 
– Я встану так рано, что еще поздно будет. 
– Не туши огонь, а то спать не видать! 
Мурка: 
– Послушай, папа, фантазительный рассказ: жила-была лошадь, ее звали лягавая… Но потом ее переназвали, потому что она никого не лягала… 
Рисует цветы, а вокруг три десятка точек. 
– Что это? Мухи? 
– Нет, запах от цветов. 
– Обо что ты оцарапался? 
– Об кошку. 
Ночью будит усталую мать: 
– Мама, мама, если добрый лев встретит знакомую жирафу, он ее съест или нет? 
– Какой ты страшный спун! Чтобы сейчас было встато! 
Лялечку побрызгали духами: 
Я вся такая пахлая, 
Я вся такая духлая. 
И вертится у зеркала. 
– Я, мамочка, красавлюсь! 
– Когда же вы со мной поиграете? Папа с работы – и сейчас же за книгу. А мама – барыня какая! – сразу стирать начала. 
Все семейство поджидало почтальона. И вот он появился у самой калитки. Варя, двух с половиной лет, первая заметила его. 
– Почтаник, почтаник идет! – радостно возвестила она. 
Хвастают, сидя рядом на стульчиках: 
– Моя бабушка ругается все: черт, черт, черт, черт. 
– А моя бабушка все ругается: гошподи, гошподи, гошподи, гошподи! 
Юра с гордостью думал, что у него самая толстая няня. Вдруг на прогулке в парке он встретил еще более толстую. 
– Эта тетя заднее тебя, – укоризненно сказал он своей няне. 
Замечательное детское слово услышал я когда-то на даче под Питером в один пасмурный майский день. Я зажег для детей костер. Издали солидно подползла двухлетняя соседская девочка: 
– Это всехный огонь? 
– Всехный, всехный! Подходи, не бойся! 
Слово показалось мне таким выразительным, что в первую минуту я, помнится, был готов пожалеть, почему оно не сделалось «всехным», не вошло во «всехный» обиход и не вытеснило нашего «взрослого» слова «всеобщий». 
Я как вижу уличный плакат: 
ВСЕХНАЯ РАБОТА НА ВСЕХНОЙ ЗЕМЛЕ ВО ИМЯ ВСЕХНОГО СЧАСТЬЯ! 
Так же велика выразительность детского слова сердитки. Трехлетняя Таня, увидев морщинки на лбу у отца, указала на них пальцем и сказала: 
– Я не хочу, чтобы у тебя были сердитки! 
И что может быть экспрессивнее отличного детского слова смеяние, означающего многократный и длительный смех. 
– Мне аж кисло во рту стало от баловства, от смеяния. 
Трехлетняя Ната: 
– Спой мне, мама, баюльную песню! 
«Баюльная песня» (от глагола «баюкать») – превосходное, звучное слово, более понятное детям, чем «колыбельная песня», так как в современном быту колыбели давно уже сделались редкостью. 
Повторяю: вначале эти речения детей казались мне просто забавными, но мало-помалу для меня, благодаря им, уяснились многие высокие качества детского разума.